10 февраля 1970 года 12 часов дня

ВСТУПЛЕНИЕ


  Цель этого блокнота сохранить память со дня моего рождения, всей биографии моей жизни.  И все, что могло запечатлеться в моей памяти о некоторых событиях и происшествиях в течение всего времени, мои занятия и военные обязанности, а также, включая все услышанное мною от своих родителей, житье - бытье моих предков, начиная с прадеда Чернова Ефима. Запись охватывает примерно 130-летний период, пишу все слышанное и вооче виданное, без каких либо прикрас и добавок. За несоблюдение расстановки знаков препинания читатель не осудит, признаться забыл все правила.

Автор                  М. Чернов

  Мне, то есть Чернову Михаилу Дмитриевичу , посчастливилось явиться на свет в самом начале двадцатого века, то есть родился я двенадцатого октября (старого стиля) тысяча девятьсот первого года (12 октября  1901 года).

  В семье Черновых, отца Дмитрия Максимовича и Матери Анны Павловны.

  Родители мои всю жизнь занимались сельским хозяйством, видимо унаследовали от своих предшественников.

  Прадед мой, Ефим Чернов, носивший единственное в деревне фамилию Черновы, был рядовым крепостным рабочим господ Челюскиных.  Не имея и не зная никакого мастерства, а раньше мастеровые обычно были дворовые, он, Ефим Чернов, видимо и передал свою профессию землепашца и всему своему поколению на последующие 120 лет. Все его поколение до сих пор не утратило любовь к семье и сельскому хозяйству. 

  Семья Ефима состояла из трех сыновей - Сергея, Ивана и Максима Ефимовичей. Кстати Максим Ефимович доводился мне родным дедом.

  Все три сына также работали крепостными землепашцами у тех же господ. Семьи их состояли - Сергей сам пят - жена и трое детей, две дочери Ольга и Евдокия, и сын Григорий.

  Иван тоже сам пят - жена и три дочери Александра, Мария и Марфа.

  Максим сам семь - три дочери - Ерина, Агафия и Анна, и два сына Степан и Дмитрий, и жена.   

  Жили все вместе, в одной хате. Хата напоминала вид сарая, конечно и просторная. Начали появляться и внуки, итого семья дошла до 24 душ к моменту раскрепощения.

  Семья была дружная, работящая и после раскрепощения порядочное время жили вместе.

  Получивши после раскрепощения барской земли на три тягла, все равно жизнь не полегчала с такой большой семьей. Иван сразу остался продолжать быть работником у своих бывших господ, хотя за плату, но известно низкую, да еще по привычке не отвыкшему подчиняться воле барской. Кстати скажу, что при крепостничестве тому же Ивану пришлось жениться по воле барской, то есть взять себе в подруги дивчину по указке барина. Хотя подруга жизни была ему далеко не пара. 

  Остальные два брата Сергей и Максим усердно работали на жалких уделах своей земли, которой старались отдать все силы для большего извлечения пользы, вернее продуктов питания. 

  Известно, орудия, обрабатывающие землю, были связаны с расходыванием человеческого труда, пахали сохой, молотили цепами, веяли лопатой. До моей памяти сохранился у нас овин, где сушили снопы перед молотьбой, до сих пор целы две пуньки, или амбары каменные, и выход, построенные руками трех братьев Сергея, Ивана и Максима. 

  С течением времени люди старели. Ушел на вечный покой Ефим, а потом ушли и Сергей со своей женой, оставив на смену своих детей. Ушли и жены Ивана и Максима. 

  И потом решили разделить хозяйство на два хозяйства. Братья Иван и Максим пошли вместе, составляя одно хозяйство. Иван, имея при себе трех дочерей, а Максим двух сыновей и трех дочерей. Племянник Григорий, сын брата Сергея, остался на старом корне, верней в старой хате. Ему из холодной постройки достался двор каменный и один амбар из двух имеющихся, которые под одной крышей даже, не разделявшийся внутренней стеной. В последствии были перегорожены досками. 

 Ивану и Максиму достался амбар, вот за которые шла речь, что стоять под одной крышей. Половень, как их раньше звали, или рыга. Овинв виде каменного амбара с выкладенной в нем печью, и выход каменный, а хату себе они построили. 

  Отдавши двух дочерей замуж, Иван умер. Все, что принадлежало ему по дележу, часть осталась в пользовании Максима. Осталась на попечении Максима младшая дочь Марфуша, все расходы на сборку и выдачи замуж Марфушу и сыграть свадьбу пришлось Максиму. Да еще как наследнице дали в приданое десятину земли. 

  Теперь Максим остался хозяином хозяйства и глава своей семьи, своим родным детям. Дочери Дочери ходко, одна за другой вышли замуж, осталось два сына. Первым женился Стефан. Взял себе в деревне Стакановой. Она, Варвара Афанасьевна, была единственной дочерью своих родителей, и ей, как наследнице, тоже дали в приданое десятину земли. Годов через пять - шесть женился и отец, Дмитрий Максимович. Из двадцати четырех душной семьи сошло до четырех душ. А потом обратно начала рость и постепенно выросло до семнадцати душ. 

  У Стефана было 9 детей. Один из них умер в возрасте трех лет, звать его было Николай, а остальные 8-ро остались в живых до полного возраста: сыны Иван, Александр, Павел, Василий, дочери - Прасковья Александра, Татьяна , Мария. 

  У Дмитрия было 9 детей. Из них трое умерли годика по 2-3 _ мальчики Володя, Вася и Ваня, а шестеро дожили до полного возраста. Сыновья Михаил, Дмитрий, Иван, дочери Анна, люба и Шура. 

  Дед мой Максим, пользуясь частицей хозяйства брата Ивана, сумел немного усилить свое хозяйство, понемногу нанимал земельки и сумел купить невзрачную, уже списанную конную молотилку. Сыновья, не имея мастерства, уделили все внимание молотилке, отремонтировав ее, стали по людям молотить хлеб. 

  Хозяйство позволило водить лишнюю скотину, что и позволило хозяйству немного набрать силы. Тут же удалось приобрести тоже уже старую списанную рушку. Вариант и этот удался, вернее сумели его хорошо усвоить. А все это, вместе взятое, позволило перестроить хату -  построили две хаты через сенцы, как раньше была мода. Это все происходило в присутствии деда Максима, примерно в 1901 году. Как говорят мои крестины были в новой, только что зашедшей в нее хате, или горнице, ка их называли. Жила вся семья в одной хате, а другая была как горница. 

  Дед Максим  был, как правило для того времени, неграмотный, но старик со здравым рассудком. Не зря к нему приходили многие односельчане посоветоваться при какой - нибудь трудной обстановке. 

  Из себя дед Максим был невысокого роста, немного коренастый, сдержанный в словах с толковым рассуждением. Это я пишу из рассказов очевидцев. Умер он примерно в 1905 -6 годах, но лично я его не помню, хотя мне было годков 5. 

  А в этом  возрасте мне кое-что запомнилось. Первое в в моей начинающей жизни мне хорошо запомнилась молотьба у нас на току конной молотилкой. И когда останавливали молотьбу, женщины граблями возили зерно в половень. У нас молотила Кирюхина тетя Варя, мать Василия Селиверстовича, и она меня приглашала помочь ей вести зерно. Все говорила: "Миша, Миша, помоги мне", а я брался вместе с ней за грабли и помогал ей. По-моему мне было годов 5, не больше. 

  Из жителей своей деревни в самом-самом раннем возрасте я помню Никифора Михайнинского, то есть деда нашей Марии Антоновны. Еще помню Гашу Извентьеву (Агафья Евгеньевна - прим. Н.М.), как ее звали Гаша Апалониха. Еще я помню самой детской памятью старика Трофима, Пустого отца и помню старуху Матрену Сиверьянову жену и помню у Хоменских была какая - то старуха, кажется Хавроньей ее звали. Не знаю, кому и какая она родня. У нее были пятки в ногах наперед и пальцы назад. Она ноги тащила волоком. И еще помню, как дядя Григорий Кирюхин пришел с японской войны и дал мне шарик чугунный в виде сливы, видимо это снаряды раньше начиняли. Из этого я понимаю, что годов с 5 - 6 -ти у меня начала складываться память. 

  Росли мы в однообъемном возрасте в нашей семье примерно семь детей, и всегда вместе обедали, пили чай, то есть вот эти семеро отдельно от взрослых чай пили, как правило, ложками нальют в большую чашку, пристынет, тогда дают нам, конечно такую ораву поить из стаканов боялись - перебьем  посуду   и сами порежемся. Сахар давали по два пиленых куска на брата. Сильно были развиты между нами разные приклады ругательства друг друга. Ивана ругали губастик гага, Парашку - дохлая , Сашку - Максон сос деревянный нос, Павла - пузырем, жмытик, Ваську - нос носатый, полосатый, Нюрку - Нюра - каюра, Мишку (автора - Н.М) - рыжий года выжил, Таньку - колбаса, Маньку - крыльцегубая. Ну а остальные ребятишки уже позже появились. 

  Жили мы всей семьей в одной хате, а горница была свободной для гостей. Располагались, верней спали, семья Стефана занимала от двери до печки, были сделаны нары, плюс печку занимали. Наша мать всегда слала постель в куте, подставляла скамейку Клавке, накладывала рогачи и слала солому. Обувь то есть лапти тюни (Это лапти из веревок. У Н.М. где -то храниться его маленькая тюня, утверждал, что сам сплел. А.Н.), которых доходило пар до 13, клали все в печь сушить, а утром все скопом вытаскивали кочергой и начинался разбор вся своих, и тутже искать свои чулки онучи, портянки распиханы по разным печуркам, и располагались по разным уголкам хаты. Начинали обуваться, умывались над общей лоханью, в которой содержались помои, временами ведер 6-7, предназначенных скоту. И тут же затаскивалась большая связка соломы, выгребался пепел из печи и затапливали печь, начинали варить пищу на целый день. 

  Хотя горница жильем не занималась, а все равно отапливалась, топили всегда мы, ребятишки соломой. Грубка хорошо обогревала. Горница по тому времени выглядела неплохо. Была мебель Работы местных мастеров, диван, 6 стульев, небольшое зеркало, часы с боем, шкаф.  У отца всегда была его спутница, веселая гармонь ливенка. Играл он средне, мог хорошо подпеть.Отец был отменный весельчак. Так как в деревне редкий случай, кто имел отдельное чистое помещение, по этому случаю гости у нас были частые, кроме родных часто заезжали люди, застигшие в дороге, нуждающиеся в ночлеге. Богатырский двухведерный самовар почти беспрестанно выполнял свою миссию. А поэтому и дров для него по указке отца мы, ребята заготавливали по 12-15 мер. Кололи очень дробно и все ссыпали на печку. Вот в этих то дровах очень любили водиться прусаки, если копнешь их, так все дрова дышат.Ну а когда им там тесно, они заселяют сплошь потолок на печке. Частенько Петр Петров по пол решета этих прусаков, соловью замораживал, а потом постепенно скармливал. У него много птичек было. 

  Но с питанием и с продуктами у нас было неплохо, судя со многими жителями, у нас было лучше. Потому, что все-таки скотину водили порядочно, а ведь от нее зависит и улучшение питания, хлеб тоже был вволю. Трудовая дисциплина у нас была неплохая, да и , видимо, унаследовали от своих предков любовь к земле, хозяйству. Мы уже без особых понуканий брались за любое дело. Ранним возрастом научились выполнять все посильные нам работы. Конечно, до нашего возраста пахали исключительно сохами, зачастую в две сохи дядя Стефан и отец. Когда Стефан умер, примерно в 1908 году, на смену ему взялся за соху Иван. Но вскоре на смену сохи стали появляться плуга, вот тут-то мы, Сашка, Павел и я целиком всю пахоту взяли в свои руки. Хорошо слаженный инвентарь, прилаженные и упитанные лошади позволяли нам хорошо обрабатывать землю. Собирали хорошие урожаи, что позволяло иметь лишнюю скотину, весь корм был по хозяйски прибран, для   чего имелись сараи, ну и кормление скота было под хозяйским глазом и под заботливым женским уходом.   

  Постепенно хозяйство набрало силу, завели порядочно скота. Целыми днями мы ребята возились с лошадями, гоняли и коров стеречь, у нас их было две. И вот когда едем утром на пахоту, а плужок однолемшный положим на дроги, а двухлемешный идет своим ходом, впряжены в него две лошади и штуки две молодняка привязаны к оглоблям. И кстати, гоним две коровы впереди, и сами четверо ребят, один гонит коров, один сидит верхом, правит лошадьми, которые впряжены в плуг, и двое сидят на дрогах. И неизменные наши спутники собаки, штуки три, а то и все четыре. И вот такой шум сделаем по деревне, пока доедем до Горелого. Собаки драку с деревенскими собаками и мужики смеются, мол, вон поехали Черновы цыганы. 

  Работать мы с детства были приучены по всем правилам сельского хозяйства, могли работать, да и не виляли от работы. Хорошо было и отдохнуть, заняться детскими шалостями, особенно в летние, самые жаркие дни. Приютом всех развлечений служила река Сосна. 

  Незабываемая картинка детства до сих пор мерещится в моей душе. Скажу без преувеличения, в ясный, жаркий летний день на реке под Касаткиными можно увидеть до ста человек. Нет, я не оговорился, именно до ста. Поголовно вся деревня. Большинство - девчата белят холсты. Их окунают и расстилают сушить. И такую операцию за день проделывают до тех пор, пока охладится день и не станут высыхать холсты. И продолжается это дело месяца полтора, пока холсты превратятся из суровых в чисто белые. Тогда их выколачивают в два или три валька трое сразу, сушат и скатывают на каталке, зашивают и кладут в сундук. 

   Вернусь назад. Тем временем, в обеденный период сколько есть в деревне лошадей, все приводят.Поить. И тут же начинают купать. Все купают лошадей и плавают вместе с ними. Некоторые отчаянные заставляют лошадей переплывать на тот бок и обратно. Это все делают взрослые ребята и подростки. А малыши годов по 6 -7 как черви кипят в воде под надзором своих матерей, участвующих в белении холстов, да и так в мытье белья.  

  Вся эта картина происходит на одном клочке берега расстоянием в сто - сто пятьдесят метров. Кстати прибавлю, частенько приезжали, вернее приводили купать своих лошадей выселки, как их звали челюскины выселки.Частенько бывали коротеевские - купали лошадей и купались сами тут же рядом, под  шинкаревым крутяком. 

  Интересное зрелище, если бы в свое время заснять. Неплохая картина представлялась, если посмотреть с горы на нашу челюскину мельницу. Особенно осенью - это просто люди вперемешку с лошадьми кипели как муравьи в муравейнике.

   Мельница располагала шесть снастей для размола зерна, просорушка, две толчинья для толчения замашек, вальница для валки сукна. Сотня людей завозщиков, каждый по своей отрасли, некоторым приходилось жить по две недели. 

Плюс к этому не меньше любителей рыболовов растыкано по всей береговой мельничной территории. 

  Кривец нам казался загадочным и немного жутковатым. Тем не менее мы были его повседневными и ежедневными обитателями. 

  Это я описал летний период моей памяти до начала первой мировой войны, до 1914 года. 

  Перехожу к описанию зимы за период этого же времени. 

При моей памяти был постепенный переход к обстановке новой жизни. Например, все также освещалось помещение керосиновой лампой. Топили печь соломой. Давнишняя лучина до нас не дошла. Я только знаю из рассказа своего отца, ему мальчиком лет 6- 7 -ми приходилось выполнять поручение взрослых, жечь лучину, освещать хату с ее большим количеством жильцов, которые усердно были заняты своими работами. К этому времени семья у нас была в самом большом объеме. Все девочки трех братьев, начиная с 14 лет до 20-ти, умело управляли своими прялками. Плюс их матеря и невестка - жена Григория, итого доходило до двенадцати прях одновременно. И тут же мужчины плели лапти. 

  Ну, конечно, песня была неизменным спутником всех работ. Сказки и были, переплетаясь с выдумками, были в большой моде. Прялки в это время тоже вытеснили веретено за исключением отсталых и обеднявших людей. 

  Мне крепко врезалось  в память. Пришел я за чем-то к Ивану Анохричу , мне было лет 7-8 , они топят печь по-черному, дым идет прямо в хату, дверь в хате открыта, и дым выходит в дверь. А старуха Дарья сидит на лавке и прядет волну на веретене. Я даже не понял, что это за игрушка, мать мне потом рассказала. Еще помню старину, верней видел, как Аким бил волну струной - это старинный инструмент, вместо волночески. 

  Зиму я застал уже в одной Деда Максимовой семье. Как я уже упоминал и перечислял членов ее, опишу занятие их в зимнее время. Иван в школу не ходил по случаю нездоровья, верней порока с губой, он остался неграмотным, вот и возглавлял вместе с нами мелкую домашнюю работу - это кормление  скотины. 

  Мы все, кому предстояла очередь, учились. Школа у нас в Удеревке открылась где - то в 1902 - 1903 годах. Сашка, Павел и я с Васькой окончили по 4 класса. Все учились неплохо. 

  Скотины порядочно было, воду до 1907 года возили бочкой из свостьяновского колодца, и еще колодец, вернее ключ, был на Виннице, около речки, оттуда брали. Привезут бочку, часть скотиной израсходуют, остальную заносили в хату. В 1907 году вырыли колодец. И вот мы ребята и поили, и кормили скотину. Корм возили на санях, иначе мы не донесем - гумно далеко было. а поить устроили жёлоб от колодца на двор, и по жёлобу вода шла.  Двое качали, верней таскали из колодца при помощи катка, а двое на дворе руководили поением. Павла редко допускали руководить скотной, он дюже любил бить ее. Не за что придерется к скотине и обязательно вилками оховячит. 

  Любили кататься на горе на коньках, на салазках, а больше всего на лодошках. Катанье большей частью было у патовом овраге. В случае неполадки с ребятами за себя могли постоять, особенно Павел был лих на это дело. А большую часть играли в жошки (или бабки). Опять так скажу, Павел на это дело был мастак. Скупой был, жошки свои он прятал на потолку, целый кубан был, да и деньжонки у него водились, выигранные в жошки, копеек 20-30 медяков. Главное в игре чем он выигрывал - по правилам игры полагалось, верней разрешалось, на ступню ноги за нику переступить к кону. А у него тюни были с двойной подошвой, как переступит и почти до кона у них уступит почти на полметра. И всегда сбивает весь кон. Шапка на нем была лохматая, чуть не из целой овчины. 

   Сашка был понахальней, любил играть в карты под денежки. Не прочь был был чт-нибудь из дому стащить, не откинет. И Иван тоже на руку слабоват. 

   И вот после проведения зимнего трудового дня, занятых всяк своими делами, собирались все для проведения вечера и ночлега в хате. В будничный вечер тоже заняты каждый своим делом. Женщины пряли замашки. Обычно тетка Афанасиха сидела на скамейке, а мать на лавке. Девчата, Парашка и Нюрка большинство сучили верчу из хлопьев для попопнок. Ну мы ребята когда надо учили уроки, а большинство чинили свои тюни или лапти, подкидывали под них другую подошву из веревок. За каждый прохудившийся тюнь крепко доставалось от отца. Отец вечером обычно не работал, так как почти всегда у нас бывали посидельщики. И при них отец не работал, а вставал утром, часа в 4, когда все спят, и вил веревки. Покуда мы проснемся, а у него верный десяток навито, увешаны все крючки и гвозди веревками.  Вот большей частью из этих веревок мы чинили и плели новые тюни, ну и сами вили. А отец тюни плести не умел, а лапти любил и плести и подбивать их веревками. А тюни эти позже вошли в моду и старики их плести не умели. 

   Для посидельщиков, как они придут, сразу заносили из сенец вязанку соломы, и они, лежа, распологались на этой соломе.Почти всегдашними посидельщиками являлись Мартинов, Аким, Логвин, Петруша, Свистунок, Гриша Чернов, ну и многие другие. Ну и, конечно, в ходу тут бывают разные сказки, присказки, былицы и небылицы. Обычно у каждого своя манера. Мартинов любил похвастатьсясвоей силой, частенько вытягивалруку с зажатым кулаком, называя ее безменом. Мол дескать разобью, расколю и разомну в лепешку. Аким не так наглядно намекал на свою силу. По его мнению можно понять, что мол с Мартиновым то я постою, мол что-нибудь сработать или поднять он жидок против меня. 




























.