1943
3 февраля. Наша армия
после Сталинграда с конца января и в орловских краях начала продвигаться на
запад. С неболь-шими боями в обозначенный день были освобождены от оккупантов
Колпна и часть района. Накануне ночью со стороны Ярища послашались необычный
шум, скрип саней, громкая матерная русская ругань.
11 февраля. Солнечное
зимнее утро. Вдруг открылась дверь и вошел отец, которого мы не видели с
октября 1941-го. О его судьбе было только устное известие, что, мол, ранен и без
ног живет в Ливнах, которые взяты Красной Армией ещё в декабре. Отец
предстал перед нами действительно на двух костылях, какой-то бледный. И костыли
некрашеные, белые. Вера,
сестра, тогда еще маленькая, сразу узнала отца и громко заплакала. А я сидел
молча, насупившись и продолжал машинально свою работу: шил из немецкой кожаной
сбруи какую-то обувку. Отец, присмотревшись, спросил, указывая на меня: а это -
кто же? Вера, засмеявшись сквозь слезы, ответила: папа, да ведь это наш Николай!
Родитель, конечно, меня не узнал - так изменился за полтора года.
Из
рассказа отца в 1988 году о событиях того памятного дня: Утром 11
февраля, около 12 часов, я сполз с ливенской автомашины на окраине Удеревки,
около дома Зимихиных. Серёжка (подросток-сын Зимихиных) меня встретил, Он
сообщил, что семья моя цела, хотя всё немцы отобрали. Потом набежали бабы,
человек 10, ведь я был первым из деревни, кто возвратился с фронта. Начали спрашивать о своих.
Будто я мог знать. Потихоньку добрел до своего родительского дома. Моя мать (бабка
Павлиха) встретила, постарела за эти два года. Собрала на стол какую-то еду,
даже поднесла стаканчик
самогона, хотя знала, что непьющий.
От матери направился к себе, в Калугу.
Слух по Удеревке уже разнесся. Поджидали почти у каждого дома. Иван Семёнович-лысый
(И.С.Митрофанов) вышел со всей
семьей, узнавши, что его Сашка находился в армиии вместе со
мной. Нечем мне было их порадовать. Дальше, на калужанской дороге навстречу группа
подростков с
лопатами, предводительствуемая Колей-богом (Н.И.Пановым). Шли чистить колпенскую трассу от снега. В группе
- наш Алексей. Не сразу его узнал. Длинный вытянулся, какой-то носастый. Он возвратился и мы пошли с ним домой вместе.
Зайдя в хату, увидел Николая. Тот сидел, не проявляя признаков радости.
Ну я и подумал: может квартирант? Одет чисто,в каком-то немецком френчике..
Март месяц.
В нашем семействе тогда еда была проблемой. Помню, как
мы с Алексеем ходили искать туши убитых замороженых лошадей, отрубали куски
получше и - варили. 14 апреля. Десятка два юношей и девушек-подростков из окрестных деревень
мобилизованы для отправки на работу в тыл. Я в их числе. Тех, кто не дорос ещё
до службы в армии. Матери и близкие провожали нас до Колпны, а иные и дальше. Никто
из нас, и я в том числе, не осознавали тогда, что это рубеж в жизни каждого.
Двигались пешком по Тычинскому большаку
на Русский Брод, т.к. иной возможности выбраться из Колпны на железную дорогу
тогда не было. Шли трое, или четверо суток. Проселки и поля уже просохли.
Помню лежавшие по обочинам почерневшие, мумиифицированные тела наших солдат,
не захороненных после осенних и зимних боев. Первая ночевка в Ушаковой, по
хатам, вторая - в пустых помещениях Нижне-Жерновской МТС. Там я выгравировал
на своем алюминиевом котелке разные памятные надписи. Котелок потом потерял. Если
кто нашел, наверное доискивался чей это автограф?
Приблизившись к станции Русский Брод,
попали под налёт немецких аэропланов. Из нашей группы, кажется, никто не
пострадал. Говорят, что разбомбили эшелон с советскими ранеными. Мы же
разбежались кто куда и соединились вместе в соседнем селе Пеньшино. Там
жили с неделю. Прослышав о случившемся, к нам туда пожаловали гости - матери,
сестры, другие родственники. Ко мне мать приходила с домашней едой. Я еще
подумал тогда: увижу ли ещё ее?
Прибыли в Магнитогорск в середине
мая 1943-го. (Но согласно официальной
справке: «зачислен в систему государственных трудовых резервов в
апреле 1942 года»). Нас всех определили в школу ФЗО N 1, что на
окраине города в поселке Щитовой. Двухэтажные
стандартные общежития 30-х годов. Впервые сельские ребятишки очутились в
обстановке незнакомого городского быта, с водопроводом и клозетами внутри помещений.
Что там творилось, пока не привыкли, уму непостижимо! По утрам моча
ручьем стекала по лестницам. Клозетами не умели пользоваться.
Обучения, в общепринятом смысле,
никакого: каждое утро очень авторитетный в школе старик-мастер Константин Николаевич
Шубин, сам эвакуированный
судостроитель из Мариуполя, нестройной
колонной водил нас на комбинат, где распределял на подсобные работы. Сколько
куда и кому требовалось. С месяц я вырубал отбойным молотком с закругленным
зубилом заусенцы и трещины из стальных болванок, предназначенных на раскатку
танковой брони. Потом помогал электрикам на прокатном стане 250. Несколько недель был подсобником
на строящейся ТЭЦ у опытного монтера-коммутатчика Красножона, родом из Воронежа. Помогали
гнуть полые трубы, наполняя их для жесткости песком. Прокладывал освинцованые
провода марки СРГ ("сергиенчики") и т.д.
Незаметно для себя я оказался на
роли старосты в группе Шубина. Мастер меня выделял за понятливость и
хорошую дисциплину. А также за то, что без колебаний принял на себя многие его
обязанности. Старику было трудно, болел. Впоследствии мне стало известно, что
мечта Шубина возвратиться в свой любимый Мариуполь не сбылась: умер в конце
войны в окаянной
Магнитке.
Сентябрь - по
собственной фантазии поступил в вечерний техникум при металлургическом
комбинате. Учение и там получилось чисто "декоративным". Для
видимости. Зато приносили пользу фронту: изготавливали снаряды для минометов. Мне выпало
крепить с помощью точечной
сварки стабилизаторы к минам.
3 октября награжден грамотой Главного управления трудовых резервов при СНК СССР и ЦК
ВЛКСМ как отличник Всесоюзного социалистического соревнования. Грамота подписана ачальником Главка Петром Москатовым и Секретарем ЦК ВЛКСМ Н.Михайловым. П.Москатов - личность харизматическая. Избирался впоследствии на съездах партии председателем
Ревизионной Комиссии КПСС.
Октябрь - принят в
члены ВЛКСМ. Выдали временный билет, а
постоянный получил только в 1944, в Ельце. С ноября 1943 г. по январь 1944 г.
при знаменитом Ремесленном училище N 1 г.Магнитогорска занимался (стационарно)
на курсах повышения квалификации мастеров производственного обучения системы
трудовых резервов. Подготовка велась всерьез. По окончании мне вручили
"грамоту" и после этого стал уже полноправно замещать своего часто
болевшего мастера Шубина.
Очередная фантазия: написал и послал в
Москву письмо с просьбой
направить меня в порядке реэвакуации в освобожденный Орел, на
родину. Уловка, по видимому, удалась: в опустошенном Орле создавались
ремесленные школы.
1944
Официальный вызов (это был грозный в годы войны документ) поступил в начале января.
Наш сановитый директор школы ФЗО Георгий
Вас. Бирюков, которого мы вообще редко видели, вызвал меня и велел
готовиться к отъезду. Выписал скромную сумму денег, заказал билет. Бирюков не
мог ослушаться Москвы. Сочувствовала мне и замполит Полина Ходош, помогала советами как
легче уехать (они с Бирюковым после войны возвратились в свой Днепропетровск,
где заняли должности областного ранга). Добывала пропуск, без которого в военное время въезд в центральную
Россию не разрешался.
Из
Магнитогорска отправился в марте.
Пересадка на московский поезд в Челябинске. Вторая - уже в сторону Орла
и Курска, кажется, в Раненбурге. Дня три (но не месяц же!) тащился в общем
вагоне с какими-то циркачами, возвращавшимися
с гастролей. Подкармливали они меня и снабжали дельными советами.
В Орле не
выходил, устремился к родителям. Был ещё домашним юнцом. Проехал Орёл до ст.
Малоархангельск. Оттуда два дня пешком - до Ярища. Помню первую ночевку в
Подгородней слободе, вторая - в Ефросимовой - это уже Колпнянский район. Самое
половодье, разлив рек и бездорожье. Через речку против нашей Калуги перевёз
Шурик Белокопытов, на лодке, едва до него докричался. Нагрянул домой внезапно.
Алексей и меня удивил: ещё более возмужал. Слез с печки и произнес басом: "Здорово, Николай!"
Две, или три недели жил дома. Отдыхал.
Наслаждался. Радовал близких рассказами и надеждами. Отец советовал не
задерживаться, не рисковать. Законопослушным был наш дед. Моих прошлогодних из
нашей деревни попутчиков до Урала, кто успел еще раньше сбежать самовольно с Магнитки
(как, например, удеревцы - Колька Митрофанов, Шурка Никишин, Инокентий Панов),
дома уже никого не было: кто тут же оказался вновь мобилизованным – иные опять в ФЗО, другие в армию. Смотря по возрасту и комплекции.
В середине апреля неохотно отправился в
Орел. Как ехал туда - не помню. Немцев выгнали из Орла полгода назад. Тяжелые
были бои. Впечатления от разрушенного города шокирующие. Сплошные
руины. Областное управление трудрезервов в маленьком домике на ул. Московской.
Представился Петру Семеновичу Малахову, начальнику облуправления (впоследствии
он сыграл памятную роль в моей судьбе), его заместитель по политчасти Николай
Александрович Жаров (все находили его внешне похожим на изображения Геббельса с
карикатур Кукрыниксов). Оба руководителя, жалея меня, посоветовали принять
назначение в Елец, мастером в школу ФЗО, куда я и выехал той же ночью.
Здесь первым моим опекуном стал
Иван Захарович Андропов, директор только что образованной школы ФЗО N 4. В кожаном
пальто, здоровяк, краснослов, недавно демобилизованный по ранению летчик. У
Андропова вакансий, однако не нашлось. Посему я очутился даже в более престижной,
только что созданной ФЗО N 8, размещавшейся в лучшем в Ельце здании, бывшей
гостинице купца Попова.
15
апреля1944 года - принят на должность мастера произ-водственного
обучения. Директор здесь временный - старший мастер Семен Алексеевич Баранов, бывший
шоферюга, анекдотчик и бабник. Секретарша Лидочка Богачева вы-писала мне трудовую
книжку, действующую по сию пору. Лидочка долго потом, и безуспешно, строила
глазки. Но мне она не нравилась.
1945
Первый год жил в общежитии школы, в
особой комнате для преподавателей. Вскоре появились соседи. Из Перми присланы
двое мастеров - мои ровестники, Олег Богословский и любивший выпить Вениамин Рыбаков. Гуляки. Оба профильные
специалисты. Окончили техникум механизации сельского хозяйства. Наша ФЗО тоже
готовила ремонтников и механизаторов для МТС. Прибывали сюда ученики из
освобожденных районов, взрослые уже девушки-трактористки, зрелые мужчины с
"броней" и белобилетники. Из деревень.
9
мая - день окончания войны встретил в Ельце. Рано утром необычный шум на улице,
громкая музыка из репродукторов. Первый раз в жизни в этот день напился пьян.
Собрались праздновать где-то в столовой школы, около городского парка - был
там "литерный" зальчик. Шатался потом с пермскими коллегами до
позднего вечера по праздничному Ельцу. О том, как прошел первый победный день на моей родине
рассказывал позднее очевидец - брат Алексей. Он учился тогда в Ярище, в 7-м
классе. Утром директор школы Федор Емельянович Юдин сбегал в сельсовет, куда-то позвонил.
Вернувшись, собрал всю школу
в актовом зале и, плача, объявил о конце войны. Неожиданные слёзы этого
сурового, пожилого человека потрясли учеников не менее, чем само известие. В
этот же день наши калужанские
старики (молодых никого не было, все воевали) собрались у Саньки Ульянчева
(А.А.Степанова). Тот недавно возвратился из госпиталя без ноги. Притащили свекольный самогон, какую-то еду. Выпились, плясали. Иван
Стефаныч Чернов (ему было уже за 60) вальсировал в обнимку с табуретом.
Начала своей "педагогической"
практики в Ельце я не припоминаю: что-то нескладное, ненатуральное. Май
месяц. Точно не помню когда именно, но той весной тяжело заболел
малярией. Высокая температура, лихорадило. Меня госпитализировали в Елецкую
больницу. Находилась она возле рынка, на ул. Советской. Лида Богачева и кастелянша Довнарович (у этой муж на фронте)
навещали меня, заботились, жалели: дескать, молодой еще и неопытный, совсем
одинокий. Носили какие-то гостинцы. Время было трудное, голодное.
15 мая. Кажется, в этот день отправился на
побывку домой в деревню. Помню добирался через Касторную. Там пересадка. Удивился,
что наш деревенский выгон весь зарос высокой травой. Сколько пробыл дома -
запамятовал. Может быть, это происходило
после болезни? В школе ФЗО получена новая автомашина-полуторка. Шофер - Саша
с тюремным стажем. Однажды ездили в Долгоруковский район в гости к отцу Семена
Баранова. Глубокой осенью
командировка в Задонск отыскивать по деревням
своих учеников. Чуть ли не отлавливали
их. Привезем, а они разбегаются через неделю. Опять едем по знакомым адресам.
В ходе этих хлопот позна-комился с Ф.С. Мешковым,
который являлся тогда 3-м секретарем райкома ВКП (б). Будущий
партийный лидер в Орле.
1946
Трудно теперь представить как мог я
выполнять свою миссию наставника-мастера. Ведь по существу не знал ничегошеньки. Поначалу, правда,
учеников было мало. Да и эти ни в каком обучении
не нуждались. Сами всё знали. Вскоре поступила группа взрослых, бывшие
работники МТС из западных районов Орловщины. Среди них даже опытные механики,
бригадиры тракторных бригад. Смотрели на своего юнца-мастера, улыбаясь сквозь
усы.
С этой группой прибыл Андрей Семенович Грушин. Золотые руки, обстоятельный, опытный специалист. У
него семья, дети. Потом он охотно мне помогал, пытаясь компенсировать неуме-лось
квази-учителя. Многое у него перенял.
Учеников мы водили по Ельцу строем. Из вновь прибывших
запомнились брат и сестра Кондрашины,
родом откуда-то из орловского Полесья. Похожи очень друг на друга, красивые,
чернобровые. В строю топали в домашних лаптях.
А другие "фэзэушники" носили матерчатые ботинки и казенную одежду из х/б
ткани. Обучение проходило на окраине города, в Лучке, в мастерских по ремонту тракторов.
Однажды из родных мест заявился ко мне
двоюродный отца, а мне - дядя, Василий
Селиверстович Псарев.
Только что демобилизованный из армии. С просьбой: отремонтировать диски сцепления для его старенькой
автомашины-газика. Помню повел я его в выходной день в упомянутые мастерские. Ключа не было.
Влезли через разбитое окно и с грехом пополам наклепали злосчастные диски.
Директором нашей школы ФЗО зимой еще
назначили Владимира Мартемьяновича Морозова. Бездельник и плут.
Поселил свое многочисленное семейство в особо отделанных служебных помещениях.
Воровал нещадно. Обеды из ученического котла ему носили прямо в комнаты. Ходил
по коридорам отдуваясь и поковыривая
в зубах. Препротивная личность.
Молодые сотрудники школы.
Воспитательница Рая Золотухина.
Дочь коменданта - Нина Нестерова.
Валя Быкова - веселая, очень мне нравилась.
Вышла потом за летчика, Героя Советского Союза и уехала с ним в Германию.
Сотрудники в возрасте - Бублей
Поликарп Васильевич, ст. мастер Голдаев-Аксенов,
загадочный человек. Все приставал потом к женственному Рыбакову, что стало понятным лишь
впоследствии, когда Аксенова вытурили
из училища. Старший мастер забубенный
Василий Акимович Павлов.
Довольно зрелая девица-замполит, демобилизованная из армии. Ходила в шинели и
в солдатской одежде. Соблазнила балбеса-ученика Лешку Бобылкина. Вскоре и ее выгнали.
19
марта 1946 года - меня утвердили (как потом выяснилось - временно)
старшим мастером школы ФЗО. В том же году 29 октября вновь возвращен на
положение мастера. Директором тогда уже был Анатолий
Георгиевич Трехлицкий, а
завучем вскоре стал вечно пьяный Владимир
Григорьевич Триндус. Умный,
знающий, но абсолютно неспособный ни к какому ре-альному делу. Его сменил
жесткий интриган, хотя и неплохой организатор Николай Иванович Попов (с перекошенной шеей). Он стал
потом преуспевающим директором вновь организованного на базе нашей школы Ремесленного училища N 2 .
Летом на два дня машиной зазвал гостей к
нам в деревню. Стыдился замасленной одежды, спрятался в кабину. Со мной шофер
Саша, пьяный Триндус и бесстыжий военрук Гриша Минервин со своей
спутницей-кладовщицей. К ужасу родителей Гриша развлекался, а Триндус без просыпа пил самогонку (см. запись-воспоминание,
сделанную в Железноводске в мае 1977 года - в коричневой дорожной книге).
14 сентября с.г. за работу в тылу в
военные годы награжден медалью "За доблестный труд в Великой
Отечественной войне 1941-1945 годов". В связи с чем теперь именуюсь
"ветераном войны". Осенью снял угол у нуждавшейся многодетной вдовы
на ул. Ботанической. Там же - застенчивая курсантка школы кружевниц, родом из
Долгоруковского района. Очень смирная. Размазня. Эта квартира была
неподходящей. У вдовы часто бывали пьяные гости, однажды видел там Андрея Наумова, младшего дядю
моей будущей жены. Андрей служил поваром в ж.д. ресторане, был человеком
несчастным и вскоре повесился.
1947
Зимой поселился на ул. Семашко, у
стариков-супругов Вывоволокиных. Хозяин
- хитрюга, по профессии портной. Обижался, что я демонстративно употреблял сало, чем смущал его взрослого
сына-оболтуса. Этот сын однажды привел домой открыто девушку, весьма
незастенчивую. Но как был он слюнтяй, то сия краля быстро его окрутила. Женила
на себе. У Выволокиных беспокойно. Завистливые на деньги хозяева пус-кали в
переднюю комнату временных ночевщиков. Шумно и неуютно. В тот период был у меня
услужливый ученичок, староста в моей
группе, а потом - секретарь комсомольской организации в нашем училище, Сергей
Андреевич Гайтеров. Сестра
его Аня Гайтерова, погибла в партизанском отряде. Ее в Ельце почитали за героиню. Так вот, мать Сергея
пригласила меня как бы временно в свою квартиру, пожить. Но, почувствовав, что
это надолго, сама подыскала мне жилище у своей знакомой.
Ею оказалась Александра Ивановна Наумова, будущая моя теща.
Дама достойная, но с излишне властным характером. В начале лета я снял у
Наумовых комнату, на ул. Л.Толстого, 14. Познакомился с находившейся
дома на каникулах Люсей. Благодарен
за это судьбе.
1948
Алексей в том году поступил в военное училище в г. Елабуге.
Пытался попасть в более приличное в Харькове, но почему-то не удалось.
Татарская Елабуга - глушь, а военная профессия по окончании - из самых
бросовых.
Работаю мастером в Ремесленном училище N
2 (бывшая школа ФЗО N 8). Почетную грамоту от 30 апреля 1948 года (это для меня
как бы памятный лист): подписали директор В.М. Морозов, замполит А.В.Лентюгов
и председатель профкома Г.И.Нечаев. В апреле 1948 года принят членом КПСС.
С Люсей я подружился, она мне нравилась.
Училась в Москве в медицинском институте - повод для особой гордости ее
матери. Мы с Люсей переписывались, встречались, когда она приезжала на побывку
и на каникулы. Глава семьи - Василий Николаевич Наумов (1894-1977), мужчина
видный, представительный, был главным кормильцем и добытчиком. Заведующий
магазином. В доме же своем особым влиянием не пользовался. Командовала всем
супруга.
3
ноября 1948 года в Елецком ЗАГСЕ мы с
Людмилой Васильевной Наумовой (1924 года рождения), только что окончившей 3-й
Московский медицинский институт, зарегистрировали свой брак. Она уже
работала врачом в туберкулезном санатории "Шаталовка", в 7 километрах
от Ельца. Навещал ее там. Главный врач санатория, хозяйственник Мотренко Иван
Дмитриевич. По всему видно - плут. Сын его учился тогда в
театральном институте в Киеве.
Так
называемая свадьба устроена вначале домашним
образом, без гостей. Через неделю-полторы приехал извещенный обо
всем мой отец, привез какое-то деревенское спиртное, другие угощения.
Был вечер с участием близких родственников невесты. Человек 10-15, не более. Даже
плясали. Люся до сих пор выговаривает мне, что жених решился обуть сапоги, словно у меня имелся тогда другой выбор.
1949
22 марта. В том году поссорился с
исполняющим обязанности директора Н.И.Поповым, оскорбил его. За что тут же
пони-жен - смещен на положение слесаря по ремонту оборудования. Через два дня,
24 марта, освобожден вовсе, потому что меня, узнав о случившемся, пригласил к
себе в Ремес-ленное училище N 4 (в этом же городе на Торговой улице, в то время
Третьего интернационала) его директор Венедикт Антонович Копаев. 9 апреля - утвержден в этом училище старшим мастером.
В
октябре областным управлением направлен в Москву на
6-месячные курсы руководящего состава системы трудовых резервов. Люся уже
ожидала ребенка. Перед отъездом условились, что если будет сын, назовем Сашей,
а если дочь - Лариса.
5 ноября - родился Саша. Тесть, Василий
Николаевич, по телеграфу поздравил «с
сыном Александром». Через день в Октябрьский праздник после демонстрации на
Красной площади (впервые!) я отправился в гости к двоюродным жены Цаповым.
Вскоре съездил в Елец, Люсю застал ещё в
родильном отделении. Она вынесла ко мне сына. У мальчика материнский овал
лица, что я и отметил. Люся, как потом я узнал, была недовольна такой
нескромной наблюдательностью. Она считала себя некрасивой, хотя мне она
нравилась с самой первой встречи.