1943

 

 

3 февраля. Наша армия после Сталинграда с конца января и в орловских краях начала продвигаться на запад. С не­боль-шими боями в обозначенный день были освобождены от оккупантов Колпна и часть района. Накануне ночью со сто­роны Ярища послашались необычный шум, скрип саней, гром­кая матерная русская ругань.

11 февраля. Солнечное зимнее утро. Вдруг открылась дверь и вошел отец, которого мы не видели с октября 1941-го. О его судьбе было только устное известие, что, мол, ранен и без ног живет в Ливнах, которые взяты Красной Армией ещё в декабре. Отец предстал перед нами действительно на двух костылях, какой-то бледный. И костыли некрашеные, белые. Вера, сестра, тогда еще маленькая, сразу уз­нала отца и громко заплакала. А я сидел молча, насупив­шись и продолжал машинально свою работу: шил из немецкой кожаной сбруи какую-то обувку. Отец, присмотревшись, спросил, указывая на меня: а это - кто же? Вера, засме­явшись сквозь слезы, ответила: папа, да ведь это наш Ни­колай! Родитель, конечно, меня не узнал - так изменился за полтора года.

Из рассказа отца в 1988 году о событиях того памятного дня: Утром 11 февраля, около 12 часов, я сполз с ливенской автомашины на окраине Удеревки, около дома Зимихиных. Серёжка (подросток-сын Зимихиных) меня встретил, Он сообщил, что семья моя цела, хотя всё немцы отобрали. Потом набежали бабы, человек 10, ведь я был первым из деревни, кто возвратился с фронта. Начали спрашивать о своих. Будто я мог знать. Потихоньку добрел до своего родитель­ского дома. Моя мать (бабка Павлиха) встретила, постарела за эти два года. Собрала на стол какую-то еду, даже поднесла стаканчик самогона, хотя знала, что непьющий.

От матери направился к себе, в Калугу. Слух по Удеревке уже разнесся. Поджидали почти у каждого дома. Иван Семё­нович-лысый (И.С.Митрофанов) вышел со всей  семьей,  уз­навши, что  его Сашка находился в армиии вместе со мной. Нечем мне было их порадовать. Дальше, на калужанской дороге навстречу группа подростков с лопатами, предводительствуемая Колей-богом (Н.И.Пано­вым). Шли чистить колпенскую трассу от снега. В группе - наш Алексей. Не сразу его узнал. Длинный вытянулся, ка­кой-то носастый.  Он возвратился  и мы пошли  с ним домой  вместе.

Зайдя в хату, увидел Николая. Тот сидел, не проявляя признаков радости.  

Ну я и подумал: может квартирант? Одет чисто,в каком-то немецком френчике..


Март месяц.

 

Хата наша переполнена переполнена мужчинами, призванными в армию. Шло формирование свежих частей. Выяснилось, что при немцах в деревнях накопилось много военнообязанных, по разным причинам уклонившихся от призыва. В нашей хате ночуют десятка два новобранцев в возрасте от 20 50 лет, жителей Нетрубежа, Мисайлова, Красного. В разномастной, хотя и справной одежде. С увесистыми мешками, наполненными снедью. Почти все они погибли в боях на Курско - Орловском фронте. Их бросали под огонь безжалостно, не жалели. Дескать, "отсиделись" при немцах.


В нашем семействе тогда еда была проблемой. Помню, как мы с Алексеем ходили искать туши убитых за­мороженых лошадей, отрубали куски получше и - варили. 14 апреля. Десятка два юношей и  девушек-подростков из окрестных деревень мобилизованы для отправки на работу в тыл. Я в их числе. Тех, кто не дорос ещё до службы в армии. Матери и близкие провожали нас до Колпны, а иные и дальше. Никто из нас, и я в том числе, не осознавали тогда, что это рубеж в жизни каждого.

Дви­гались пешком по Тычинскому большаку на Русский Брод, т.к. иной возможности выбраться из Колпны на железную дорогу тогда не было. Шли трое, или четверо суток. Проселки и поля уже просох­ли. Помню лежавшие по обочинам почерневшие, мумиифициро­ванные тела наших солдат, не захороненных после осенних и зимних боев. Первая ночевка в Ушаковой, по хатам, вто­рая - в пустых помещениях Нижне-Жерновской МТС. Там я выгравировал на своем алюминиевом котелке разные памят­ные надписи. Котелок потом потерял. Если кто нашел, наверное доискивался  чей это автограф?

Приблизившись к станции Русский Брод, попали под налёт немецких аэропланов. Из нашей группы, кажется, никто не пострадал. Говорят, что разбомбили эшелон с советскими ра­неными. Мы же разбежались кто куда и соединились вместе в соседнем селе Пеньшино. Там жили с неделю. Прослышав о случившемся, к нам туда пожаловали гости - матери, сест­ры, другие родственники. Ко мне мать приходила с домаш­ней едой. Я еще подумал тогда: увижу ли ещё ее?

 Дальше эшелоном двигались на Урал. Целый месяц. Отдохну­ли и откормились. Хлеб, сливочное масло, сахар - давно от этого отвыкли в оголодавшей деревне. Развлекались в пути, веселились, начались амурные игры. Вместе собра­лось столько молодежи. Сопровождал нас представитель об­кома комсомола некий Илья Болотин. Семит. Он очутился после войны в Колпне, работал пропагандистом в райкоме партии. Давно уже умер.

Прибыли в Магнитогорск в середине мая 1943-го. (Но согласно офици­альной справке: «зачислен в систему государственных трудо­вых резервов в апреле 1942 года»).  Нас всех определили в школу ФЗО N 1, что на окраине города в поселке Щитовой. Двухэтажные стандартные общежития 30-х годов. Впервые сельские ребятишки очутились в обстановке незнакомого городского быта, с водопроводом и клозетами внутри поме­щений. Что там творилось, пока не привыкли, уму непости­жимо! По утрам моча ручьем стекала по лестницам. Клозетами не умели пользоваться.

 

Обучения, в общепринятом смысле, никакого: каждое утро очень авторитетный в школе старик-мастер Константин Ни­колаевич Шубин, сам эвакуированный судостроитель  из Ма­риуполя, нестройной колонной водил нас на комбинат, где распределял на подсобные работы. Сколько куда и кому требовалось. С месяц я вырубал отбойным молотком с зак­ругленным зубилом заусенцы и трещины из стальных болва­нок, предназначенных на раскатку танковой брони. Потом помогал электрикам на прокатном стане 250. Несколько не­дель был подсобником на строящейся ТЭЦ у опытного монте­ра-коммутатчика Красножона, родом из Воронежа. Помогали гнуть полые трубы, наполняя их для жесткости песком. Прокладывал освинцованые провода марки СРГ ("сергиенчи­ки") и т.д.

Незаметно для себя я оказался на роли старосты в группе Шубина. Мастер меня выделял за понятливость и хорошую дисциплину. А также за то, что без колебаний принял на себя мно­гие его обязанности. Старику было трудно, болел. Впос­ледствии мне стало известно, что мечта Шубина возвра­титься в свой любимый Мариуполь не сбылась: умер в конце войны в окаянной Магнитке.

Сентябрь - по собственной фантазии поступил в вечерний техникум при металлургическом комбинате. Учение и там получилось чисто "декоративным". Для видимости. Зато приносили пользу фронту: изготавливали снаряды для мино­метов. Мне выпало крепить с помощью точечной  сварки ста­билизаторы к минам.

 3 октября награжден грамотой Главного управления трудовых резервов при СНК СССР и ЦК 

ВЛКСМ как отличник Всесоюзного социалистичес­кого соревнования. Грамота подписана ачальником Главка Петром Москатовым и Секретарем ЦК ВЛКСМ Н.Михайловым. П.Москатов - личность харизматическая. Избирался впос­ледствии на съездах партии председателем 

Ревизионной Ко­миссии КПСС.

Октябрь - принят в члены ВЛКСМ.  Выдали временный билет, а постоянный получил только в 1944, в Ельце. С ноября 1943 г. по январь 1944 г. при знаменитом Ремес­ленном училище N 1 г.Магнитогорска занимался (стационар­но) на курсах повышения квалификации мастеров производс­твенного обучения системы трудовых резервов. Подготовка велась всерьез. По окончании мне вручили "грамоту" и после этого стал уже полноправно замещать своего часто болевшего мастера Шубина.

Очередная фантазия: написал и послал в Москву письмо с просьбой направить меня в порядке реэвакуации в осво­божденный Орел, на родину. Уловка, по видимому, удалась: в опустошенном Орле создавались ремесленные школы.

 

 

1944

 

Официальный вызов (это был грозный в годы войны доку­мент) поступил в начале января. Наш сановитый директор школы ФЗО Георгий Вас. Бирюков, которого мы вообще редко видели, вызвал меня и велел готовиться к отъезду. Выпи­сал скромную сумму денег, заказал билет. Бирюков не мог ослушаться Москвы. Сочувствовала мне и замполит Полина Ходош, помогала советами как легче уехать (они с Бирю­ковым после войны возвратились в свой Днепропетровск, где заняли должности областного ранга). Добывала про­пуск, без которого в военное время въезд в центральную Россию не разрешался.

Из Магнитогорска отправился в марте. Пересадка на московский поезд в Челябинске. Вторая - уже в сторону Орла и Курска, кажется, в Раненбурге. Дня три (но не месяц же!) тащился в общем вагоне с какими-то циркачами, возвращавшимися с гастролей. Подкармливали они меня и снабжали дельными советами.

В Орле не выходил, устремил­ся к родителям. Был ещё домашним юнцом. Проехал Орёл до ст. Малоархангельск. Оттуда два дня пешком - до Ярища. Помню первую ночевку в Подгородней слободе, вторая - в Ефросимовой - это уже Колпнянский район. Са­мое половодье, разлив рек и бездорожье. Через речку про­тив нашей Калуги перевёз Шурик Белокопытов, на лодке, едва до него докричался. Нагрянул домой внезапно. Алек­сей и меня удивил: ещё более возмужал. Слез с печки и произнес басом: "Здорово, Николай!"

Две, или три недели жил дома. Отдыхал. Наслаждался. Ра­довал близких рассказами и надеждами. Отец советовал не задерживаться, не рисковать. Законопослушным был наш дед. Моих прошлогодних из нашей деревни попутчиков до Урала, кто успел еще раньше сбежать самовольно с Магнитки (как, например, удеревцы - Колька Митрофанов, Шурка Никишин, Инокентий Панов), дома уже никого не было: кто тут же оказался вновь мобилизованным – иные опять  в ФЗО, другие  в армию. Смотря по возрасту и комплекции.

В середине апреля неохотно отправился в Орел. Как ехал туда - не помню. Немцев выгнали из Орла полгода назад. Тяжелые были бои. Впечатления от разрушенного города шо­кирующие. Сплошные руины. Областное управление трудрезервов в ма­леньком домике на ул. Московской. Представился Петру Се­меновичу Малахову, начальнику облуправления (впоследс­твии он сыграл памятную роль в моей судьбе), его замес­титель по политчасти Николай Александрович Жаров (все находили его внешне похожим на изображения Геббельса с карикатур Кукрыниксов). Оба руководителя, жалея меня, посоветовали принять назначение в Елец, мастером в школу ФЗО, куда я и выехал той же ночью.

Здесь первым моим опекуном стал Иван Захарович Андропов, директор только что образованной школы ФЗО N 4. В кожа­ном пальто, здоровяк, краснослов, недавно демобилизован­ный по ранению летчик. У Андропова вакансий, однако не нашлось. Посему я очутился даже в более престижной, только что созданной ФЗО N 8, размещавшейся в лучшем в Ельце здании, бывшей гостинице купца Попова.

15 апреля1944 года - принят на должность мастера произ-водственно­го обучения. Директор здесь временный -  старший мастер Семен Алексеевич Баранов, бывший шоферюга, анекдотчик и бабник. Секретарша Лидочка Богачева вы-писала мне трудо­вую книжку, действующую по сию пору. Лидочка долго по­том, и безуспешно, строила глазки. Но мне она не нрави­лась.

 

1945

 

Первый год жил в общежитии школы, в особой комнате для преподавателей. Вскоре появились соседи. Из Перми присланы двое мастеров - мои ровестники, Олег Богословский и любивший выпить Ве­ниамин Рыбаков. Гуляки. Оба профильные специалисты. Окончили техникум механизации сельского хозяйства. Наша ФЗО тоже готовила ремонтников и механизаторов для МТС. Прибывали сюда ученики из освобожденных районов, взрослые уже девушки-трактористки, зрелые мужчины с "броней" и белобилетники. Из деревень.

9 мая - день окончания войны встретил в Ельце. Рано ут­ром необычный шум на улице, громкая музыка из репродук­торов. Первый раз в жизни в этот день напился пьян. Соб­рались праздновать где-то в столовой школы, около го­родского парка - был там "литерный" зальчик. Шатался потом с пермскими коллегами до позднего вечера по праздничному Ельцу. О том, как прошел первый победный день на моей родине рассказывал позднее очевидец - брат Алексей. Он учился тогда в Ярище, в 7-м классе. Утром директор школы Федор Емель­янович Юдин сбегал в сельсовет, куда-то позвонил. Вер­нувшись, собрал всю школу в актовом зале и, плача, объ­явил о конце войны. Неожиданные слёзы этого сурового, пожилого человека потрясли учеников не менее, чем само известие. В этот же день наши калужанские старики (молодых никого не было, все воевали) собрались у Саньки Ульянчева (А.А.Степанова). Тот недавно возвратился из госпиталя без ноги. Притащили свекольный самогон, какую-то еду. Вы­пились, плясали. Иван Стефаныч Чернов (ему было уже за 60)  вальсировал  в обнимку  с табуретом.

Начала своей "педагогической" практики в Ельце я не при­поминаю: что-то нескладное, ненатуральное. Май месяц. Точно не помню когда именно, но той весной тяжело заболел маляри­ей. Высокая температура, лихорадило. Меня госпитализиро­вали в Елецкую больницу. Находилась она возле рынка, на ул. Советской. Лида Богачева и кастелянша Довнарович (у этой муж на фронте) навещали меня, заботились, жалели: дескать, молодой еще и неопытный, совсем одинокий. Носи­ли какие-то гостинцы. Время было трудное, голодное.

15 мая. Кажется, в этот день отправился на побывку домой в деревню. Помню добирался через Касторную. Там пересадка. Удивил­ся, что наш деревенский выгон весь зарос высокой травой. Сколько пробыл дома - запамятовал.  Может быть, это про­исходило после болезни? В школе ФЗО получена новая автомашина-полуторка.  Шофер  -  Саша с тюремным стажем. Однажды ездили в Долгоруковский район в гости к отцу Семена Баранова. Глубокой осенью командировка в Задонск отыскивать  по де­ревням своих учеников. Чуть ли не отлавливали их. Привезем, а они разбегаются через неделю. Опять едем по знакомым ад­ресам. В ходе этих хлопот позна-комился с Ф.С. Мешковым, который являлся тогда 3-м секретарем райкома ВКП (б). Будущий партийный лидер в Орле.

 

1946

 

Трудно теперь представить как мог я выполнять свою мис­сию наставника-мастера. Ведь по существу не знал ничегошеньки. По­началу, правда, учеников было мало. Да и эти ни в каком обучении не нуждались. Сами всё знали. Вскоре поступила группа взрослых, бывшие работники МТС из западных райо­нов Орловщины. Среди них даже опытные механики, бригади­ры тракторных бригад. Смотрели на своего юнца-мастера, улыбаясь сквозь усы.

С этой группой прибыл Андрей Семенович Грушин. Золотые руки, обстоятельный, опытный специалист. У него семья, дети. Потом он охотно мне помогал, пытаясь компенсиро­вать неуме-лось  квази-учителя. Многое у него перенял.

Учеников мы водили по Ельцу строем. Из вновь прибывших запомнились брат и сестра Кондрашины, родом откуда-то из орловского Полесья. Похожи очень друг на друга, красивые, чернобровые. В строю топали в домашних лаптях. А другие "фэзэушники" носили матерчатые ботинки и казенную одежду из х/б ткани. Обучение проходило на окраине горо­да,  в Лучке, в мастерских по ремонту тракторов.

Однажды из родных мест заявился ко мне двоюродный отца, а мне - дядя, Василий Селиверстович Псарев. Только что демобилизованный из армии. С просьбой: отремонтировать диски сцепления для его старенькой автомашины-газика. Помню повел я его в выходной день в упомянутые мастерс­кие. Ключа не было. Влезли через разбитое окно и с гре­хом пополам наклепали злосчастные диски.

Директором нашей школы ФЗО зимой еще назначили Владимира Мартемьяновича Морозова. Бездельник и плут. Поселил свое многочисленное семейство в особо отделанных служебных помещениях. Воровал нещадно. Обеды из ученического котла ему носили прямо в комнаты. Ходил по коридорам отдуваясь и поковыривая в зубах. Препротивная личность.

Молодые сотрудники школы. Воспитательница Рая Золотухи­на. Дочь коменданта - Нина Нестерова. Валя Быкова  - ве­селая, очень мне нравилась. Вышла потом за летчика, Ге­роя Советского Союза и уехала с ним в Германию. Сотруд­ники в возрасте - Бублей Поликарп Васильевич, ст. мастер Голдаев-Аксенов, загадочный человек. Все приставал потом к женственному Рыбакову, что стало понятным лишь впос­ледствии, когда Аксенова  вытурили из училища. Старший мастер забубенный Василий Акимович Павлов. Довольно зре­лая девица-замполит, демобилизованная из армии. Ходила в шинели и в солдатской одежде. Соблазнила балбеса-ученика Лешку Бобылкина. Вскоре и ее выгнали.

19 марта 1946 года - меня утвердили (как потом выяснилось - вре­менно) старшим мастером школы ФЗО. В том же году 29 ок­тября вновь возвращен на положение мастера. Директором тогда уже был Анатолий Георгиевич Трехлицкий, а завучем вскоре стал вечно пьяный Владимир Григорьевич Триндус. Умный, знающий, но абсолютно неспособный ни к какому ре-альному делу. Его сменил жесткий интриган, хотя и непло­хой организатор Николай Иванович Попов (с перекошенной шеей). Он стал потом преуспевающим директором вновь организо­ванного на базе нашей школы  Ремесленного училища  N 2 .

Летом на два дня машиной зазвал гостей к нам в деревню. Стыдился замасленной одежды, спрятался в кабину. Со мной шофер Саша, пьяный Триндус и бесстыжий военрук Гриша Минервин со своей спутницей-кладовщицей. К ужасу родителей Гриша развлекался, а Триндус без просыпа пил самогонку (см. запись-воспоминание, сделанную в Железноводске в мае 1977 года - в коричневой  дорожной  книге).

14 сентября с.г. за работу в тылу в военные годы награж­ден медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов". В связи с чем теперь именуюсь "ветераном войны". Осенью снял угол у нуждавшейся многодетной вдовы на ул. Ботанической. Там же - застенчивая курсантка школы кружевниц, родом из Долгоруковского района. Очень смир­ная. Размазня. Эта квартира была неподходящей. У вдовы часто бывали пьяные гости, однажды видел там Андрея Нау­мова, младшего дядю моей будущей жены. Андрей служил по­варом в ж.д. ресторане, был человеком несчастным и вскоре повесился.

 

1947

Зимой поселился на ул. Семашко, у стариков-супругов Выво­волокиных. Хозяин - хитрюга, по профессии портной. Оби­жался, что я демонстративно употреблял сало, чем смущал его взрослого сына-оболтуса. Этот сын однажды привел до­мой открыто девушку, весьма незастенчивую. Но как был он слюнтяй, то сия краля быстро его окрутила. Женила на се­бе. У Выволокиных беспокойно. Завистливые на деньги хозяева пус-кали в переднюю комнату временных ночевщиков. Шумно и неуютно. В тот период был у меня  услужливый ученичок, ста­роста в моей группе, а потом - секретарь комсомольской организации в нашем училище, Сергей Андреевич Гайтеров. Сестра его Аня Гайтерова, погибла в партизанском отряде. Ее в Ельце почитали за героиню. Так вот, мать Сергея пригласила меня как бы временно в свою квартиру, пожить. Но, почувствовав, что это надолго, сама подыскала мне жи­лище у своей знакомой.

Ею оказалась Александра Ивановна Наумова, будущая моя теща. Дама достойная, но с излишне властным характером. В начале лета я снял у Наумовых комнату, на ул. Л.Толс­того, 14. Познакомился с находившейся дома на каникулах Люсей. Благодарен за это судьбе.

1948

Алексей  в том году поступил в военное училище в г. Елабу­ге. Пытался попасть в более приличное в Харькове, но по­чему-то не удалось. Татарская Елабуга - глушь, а военная профессия по окончании - из самых бросовых.

 

Работаю мастером в Ремесленном училище N 2 (бывшая школа ФЗО N 8). Почетную грамоту от 30 апреля 1948 года (это для меня как бы памятный лист): под­писали директор В.М. Морозов, замполит А.В.Лентюгов и председатель профкома Г.И.Нечаев. В апреле 1948 года принят членом КПСС.

 

С Люсей я подружился, она мне нравилась. Училась в Моск­ве в медицинском институте - повод для особой гордости ее матери. Мы с Люсей переписывались, встречались, когда она приезжала на побывку и на каникулы. Глава семьи - Василий Николаевич Наумов (1894-1977), мужчина видный, представительный, был главным кормильцем и добытчиком. Заведующий магазином. В доме же своем особым влиянием не пользовался. Командовала всем супруга.


3 ноября 1948 года  в Елецком ЗАГСЕ мы с Людмилой Васильевной На­умовой (1924 года рождения), только что окончившей 3-й Московский медицинский институт, зарегистрировали свой брак. Она уже работала врачом в туберкулезном санатории "Шаталовка", в 7 километрах от Ельца. Навещал ее там. Главный врач санатория, хозяйственник Мотренко Иван Дмитриевич. По всему видно - плут. Сын его учился тогда в театральном институте в Киеве.

 

Так называемая свадьба устроена вначале домашним образом, без гостей. Через неделю-полторы приехал извещенный обо всем мой отец, привез какое-то деревенское спиртное, другие угощения. Был вечер с участием близких родствен­ников невесты. Человек 10-15, не более. Даже плясали. Люся до сих пор выговаривает мне, что жених решился  обуть сапоги, словно у меня имелся тогда другой выбор.

 

  

1949

 

22 марта. В том году поссорился с исполняющим обязаннос­ти директора Н.И.Поповым, оскорбил его. За что тут же пони-жен - смещен на положение слесаря по ремонту обору­дования. Через два дня, 24 марта, освобожден вовсе, по­тому что меня, узнав о случившемся, пригласил к себе в Ремес-ленное училище N 4 (в этом же городе на Торговой улице, в то время Третьего интернационала) его директор Венедикт Антонович Копаев. 9 апреля - утвержден в этом училище старшим мастером.

 

В октябре областным управлением направлен в Москву на 6-месячные курсы руководящего состава системы трудовых резервов. Люся уже ожидала ребенка. Перед отъездом усло­вились, что если будет сын, назовем Сашей, а если дочь - Лариса.

5 ноября - родился Саша. Тесть, Василий Николаевич, по телеграфу поздравил  «с сыном Александром». Через день в Октябрьский праздник после демонстрации на Красной пло­щади (впервые!) я отправился в гости к двоюродным жены  Цаповым. Вскоре  съездил в Елец, Люсю застал ещё в ро­дильном отделении. Она вынесла ко мне сына. У мальчика материнский овал лица, что я и отметил. Люся, как потом я узнал, была недовольна такой нескромной наблюдатель­ностью. Она считала себя некрасивой, хотя мне она нравилась  с самой первой встречи.